А. С. Пушкин в Одессе. Из личной переписки и воспоминаний современников. (В. Вересаев «Пушкин в жизни) I часть.

Ф. Ф. Вигель.

(Август 1823 г.) Я остановился в Одессе в известнейшем отеле Рено, близ театра… Я поместился в двух небольших комнатах над конюшнями… Рядом со мной, об стену, жил Пушкин, изгнанник-поэт. В Одессе, где он только что поселился, не успел ещё обрести весёлых собеседников… С каждым днём наши беседы и прогулки становились продолжительнее. Разговор Пушкина, как бы электрическим прутиком касаясь моей чёрными думами отягчённой главы, внезапно порождал в ней тысячу мыслей, живых, весёлых, молодых, и сближал расстояние наших возрастов. Беспечность, с которою смотрел он на своё горе, часто заставляло меня забывать собственное… Бывало, посреди пустого, забавного разговора, из глубины души его или сердца вылетит светлая, новая мысль, которая покажет и всю обширность его рассудка. Часто со смехом, пополам с презрением, говорил он мне о шалунах-товарищах его в петербургской жизни, с нежным уважением о педагогах, которые были к нему строги в лицее. Мало-помалу, открыл весь закрытый клад его правильных и благородных помыслов, на кои накинута была замаранная мантия цинизма.

Дом и гостиница Рено, где жил Пушкин

Пушкин – брату Льву. 25 августа. 1823 г.

Здоровье моё давно требовало морских ванн, я насилу уломал Инзова, чтоб он отпустил меня в Одессу, – я оставил мою Молдавию и явился в Европу. Ресторация и итальянская опера напомнили мне старину и, ей-Богу, обновили мою душу. Между тем, приезжает Воронцов, принимает меня чрезвычайно ласково, объявляет мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе. Кажется и хорошо, – да новая печаль мне сжала грудь. – «Мне стало жаль моих покинутых цепей». Приехал в Кишинёв на несколько дней, провёл их неизъяснимо элегически и, выехав оттуда навсегда, – «О Кишинёве я вздохнул». Теперь я опять в Одессе и всё ещё не могу привыкнуть к европейскому образу жизни: впрочем, я нигде не бываю, кроме в театре…

Дом Сикара. Ныне дом-музей А. С. Пушкина

К. П. Зеленецкий. Сведения о пребывании Пушкина в Кишинёве и Одессе. Москвитянин, 1854, №9, смесь стр. 7 – 10.

В Одессе Пушкин жил сначала в Hotel du Nord¹, на Итальянской улице, ныне дом Сикара. Тут, по свидетельству П. С. Пущина, писал он своего Онегина, на лоскутах бумаги, полураздетый, лёжа в постели. Однажды, когда он описывал театр, ему заметили: не вставит ли он в это описание своего обычая наступать на ноги, пробираясь в креслах. Пушкин вставил стих: «Идёт меж кресел по ногам».

Потом жил на Ришельевской ул., на углу её с Дерибасовскою, в верхнем этаже дома, принадлежавшего сперва барону Рено, а потом его дочери княгине Кантакузеной. Окна дома выходят на обе улицы, и угольный балкон принадлежал поэту, который налево с него мог видеть и море. Почти в глазах у него был театр. Далее к театру, на другом углу того же квартала, помещалось казино, о котором упоминает он в Онегине, при описании Одессы, и в котором сиживал он иногда в своём кишинёвском архалуке и феске. Наряд этот Пушкин оставил в Одессе. Здесь на улице показывался он в чёрном сюртуке и в фуражке или чёрной шляпе, но с тою же железной палицей. Сюртук его постоянно был застёгнут, и из-за галстука не было видно воротничков рубашки. Волосы у него и здесь были подстрижены под гребешок или даже обриты. (Никто, впрочем, из тех, которые знали Пушкина в Кишинёве и в Одессе, и с которыми мы имели случай говорить не помнят его больным.). Говорят ещё, что на руке носил он большое золотое кольцо с гербовой печатью. В Одессе, так же, как в Кишинёве, Пушкин по утрам читал, писал, стрелял в цель, гулял по улицам. Обедывал он то у Димитраки, в греческой ресторации, то на Итальянской ул., в Hotel du Nord, вместе с польскими помещиками, которые как сказывали нам, умели приласкать его к себе, хотя, по словам людей, в то время близких к нему, он не любил польского языка. С товарищами своими Пушкин обедал, по большей части, у Отона, которого помещалась в маленьком доме, на Дерибасовской ул. Довольно часто обедал Пушкин и у графа (Воронцова).

Н. О. Лернер. Пушкин в Одессе. Полн. собр. соч. Пушкина, изд. Брокгауза II, 272.

В доме Сикара Пушкин, поселился потом, а сначала жил у Рено и занимал угольный фас с балконом.

Н. Г. Тройницкий. «Русская Старина» 1887 год т. 54 стр.159

Как раз против лицея, на Дерибасовской улице, стоял небольшой одноэтажный дом, на котором красовалось вывеска с надписью большими золотыми буквами: Cesar Automne restaurateur² . Здесь был известный в то время ресторан, в котором Пушкин любил коротать свои невольные досуги. 

Б. М. Маркевич. Полное собрание сочинений 1912 года издания. Том XI, стр. 391.

Самым дорогим рестораном в Одессе была Ришельевская гостиница, содержимая Отоном. – Пушкин часто обедал у вас здесь? – спрашиваешь почтенного, грузного с правильными чертами старо-французского лица, неторопливо-предупредительного, важно-любезного хозяина. – Tres souvent, oui, monsieur. Il preferait le Saint-Peray a toutes les autres marques de champagne, et j'en ai toujours eu d' excellent dans ma cave»³. Прелестнейший образчик француза старого закала был Automne.

Л. С. Пушкин. Биографическое известие об А. С. Пушкине. Л. Майков 9 – 10

Пушкин опять предался светской жизни, но более одушевлённой, более поэтической, чем, та, которую вёл в Петербурге. Любовь овладела сильнее его душою. Она предстала ему со всею заманчивостью интриг, соперничества и кокетства. Она давала ему минуты и восторга, и отчаяния. Однажды, в бешенстве ревности, он пробежал пять вёрст с обнажённой головой, под палящим солнцем по 35 градусам жара. – Пушкин был собою дурен, но лицо его было выразительно и одушевлённо: ростом он был мал (в нём было с небольшим 5 вершков); но тонок и сложен необыкновенно крепко и соразмерно. Женщинам Пушкин нравился; он был с ними необыкновенно увлекателен и внушал не одну страсть на веку своём. Когда он кокетничал с женщиною или, когда был действительно ею занят, разговор его становился необыкновенно заманчив.

Должно заметить, что редко можно встретить человека, который объяснялся так вяло и так несносно, как Пушкин, когда предмет разговора не занимал его. Но он становился блестяще красноречив, когда дело шло о чём-нибудь близком его душе. Тогда он являлся поэтом, и гораздо более вдохновенным, чем во всех своих сочинениях. О поэзии и литературе Пушкин говорить вообще не любил, а с женщинами никогда и не касался до сего предмета. Многие из них, особенно в то время, и не подозревали в нём поэта… В знакомом кругу Пушкин любил неизвестность, но молвою вообще дорожил и радовался, когда встречал своё имя в иностранных сочинениях и журналах… В Одессе Пушкин писал много; читал ещё более. Там он написал три первые главы «Онегина». Он горячо взялся за него и каждый день им занимался. Пушкин просыпался рано и писал обыкновенно несколько часов, не вставая с постели. Приятели часто заставали его то задумчивого, то помирающего со смеху над строфою своего романа. Одесская осень благотворно действовала на его занятия.

П. В. Анненков «Материалы для биографии А. С. Пушкина», 79

Никто так не боялся, особенно в обществе, своего звания поэта, как Пушкин. Он искал в нём успехов совсем другого рода. По меткому выражению одного из самых близких к нему людей, «предметы его увлечения могли меняться, но страсть оставалась при нём одна и та же». И он вносил страсть во все свои привязанности и почти во все сношения с людьми. Самый разговор его, в спокойном состоянии духа, ничем не отличался от разговора всякого образованного человека, но делался блестящим и неудержимым потоком, как только прикасался к какой-нибудь струне его сердца или к мысли, глубоко его занимавшей… Особенно перед слушательницами любил он расточать всю гибкость своего ума, все богатства своей природы. Он называл это, на собственном насмешливом языке своём, «кокетничаньем с женщинами». Вот почему несмотря на известную небрежность его костюма, на неправильные, хотя энергические черты лица, Пушкин вселял так много привязанности в сердцах, оставлял так много неизгладимых воспоминаний в душе.

Пушкин – брату Льву. 25 августа. 1823 года, из Одессы.

Я прочёл Туманскому отрывки из «Бахчисарайского Фонтана» (новой моей поэмы), сказав, что не желал бы её напечатать, потому что многие места относятся к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблён, и что роль Петрарки мне не по нутру.

Изъясни отцу моему, что я без денег жить не могу. Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре; ремеслу же столярному я не обучался; в учителя не могу идти. Всё и все меня обманывают, – на кого же, кажется, надеяться, если не на ближних и родных? На хлебах у Воронцова я не стану жить – не хочу и полно – крайность может довести до крайности. Мне больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию, – хоть письма его очень любезны… У меня хандра, и это письмо не развеселило меня.

М. П. Погодин. Дневник. Пушкин и его современники. XIX – XX, 70.

(23 сент. 1823 г.). Говорил о Пушкине с Аграфеной Ивановной Трубецкой (Мансурова) … Государь, прочтя «Кавказского Пленника», сказал: «надо помириться с ним».

Граф П. И. Капнист со слов дяди А. В. Капниста. Русская старина. 1899 год, т. 98 стр. 242.

Что для меня по преимуществу было занимательно в Александре Николаевиче Раевском, – это то, что передал мой дядя и что после того не один раз слышал я от людей вполне компетентных, – тот положительный факт, что Пушкин имел ввиду нравственную личность и направление ума Александра Николаевича в известном стихотворении «Демон».

¹Отель «Северный» (франц.)

²Цезарь Отон – ресторатор (франц.)

³Да, господин, очень часто. Он предпочитал Saint-Peray всем другим маркам шампанского, и у меня в погребе его было всегда вдоволь (франц.)

Продолжение следует.