КУЛЬТУРА ДРЕВНЕГО ЕГИПТА. (ЧАСТЬ IV-я)
Батальная сцена. Роспись на деревянном ларце из Гробницы Тутанхомона. Фивы. XVIII династии.
По мере угасания цивилизации Египта неожиданно с новой силой проявились её древнейшие черты, что было вызвано стремлением египтян отстоять свою самобытность перед угрозой военного и культурного завоевания.
Покорение египтянами новых земель в эпоху Нового царства, торговые поселения выходцев из иных стран, участившиеся случаи смешанных браков, воспитание вельмож-чужестранцев и принятие политических беженцев при дворе фараона, проникновение иноземцев в государственный аппарат и египетское войско, усиливающееся межъязыковое общение, переводы азиатских мифологических текстов на египетский язык и т. д. – всё это способствовало ускорению процесса взаимодействия и ассимиляции культур.
Сеннеджем и его жена на полях Иалу. Гробница Сеннеджема в Дейр-эль-Медине. XIX династия
Стремление к архаизации заметно уже в Египте с эпохи XXV династии. Один из лучших историко-литературных памятников этого периода – стела Пианхи из Гебель Баркала, красочное повествование о покорении Египта царём Напаты – в своих строках неоднократно обнаруживает связь со ставшими к тому времени классическими литературными и религиозными текстами. В ту же эпоху по приказу царя Шабаки переписывается с древнего оригинала знаменитый «Мемфисский богословский трактат».
Бог Птах. Птолемеевское время. IV - I вв. до н. э.
В период правления XXVI династии, при которой Египет вновь испытал кратковременный подъём экономики и культуры, архаизация становится основой официальной политики («саисский ренессанс»). Ушла в прошлое слава Фив, здесь больше не возводятся грандиозные постройки в честь Амона. Культурным сосредоточием страны становится город Саис в Дельте – культовый центр богини-воительницы Нейт, древнейшие черты почитания которой как великой матери богов вновь приобретают особое значение.
Архаизация культуры, борьба за её «чистоту», самобытность в саисский период проявились в восстановлении древних государственных титулов и должностей, в обращении к образцам Древнего царства в искусстве (возрождение идеального портрета), в литературе (подражание классическим текстам или их воспроизведение), в противодействии азиатскому влиянию в языке (изгнание семитизмов), в религии (стремление устранить из египетского пантеона азиатских богов), в особом интересе к древним жреческим учениям и культам древних царей и, наконец, в резком усилении и доведении до крайности культа животных, всегда игравшего важную роль в египетской религии и придававшего ей в глазах греков особую таинственность.
Умерший Осирис и Анубис. Погребальная пелена. Середина II в. н. э.
Надписи саисского периода поражают нагромождением титулов, изображения – смешением стилей, внешней стилизацией в ущерб индивидуализации, особым изяществом и совершенством исполнения, свидетельствующим о многовековой шлифовке.
В саисскую эпоху обостряется чувство связи с прошлым, проявившееся, в частности, в пробуждении интереса к генеалогиям людей и богов, усиливается синкретическая тенденция в египетской религии, выразившаяся в причудливом слиянии образов самых разных богов, в почитании в одном храме наряду с главным божеством множество иных богов пантеона, которые рассматриваются как проявление его сущности. «Национализм» саисского периода был искусственным явлением и не мог противостоять проникновению в страну других культур. В это время в Египте впервые основываются торговые поселения греков, среди которых особую роль в процессе сложения греко-египетского культурного синкретизма и в распространении элементов древнеегипетской культуры за пределы Египта суждено было сыграть Навкратису¹.
После завоевания персами Египет, являясь одной из наиболее развитых сатрапий Ахеменидской державы, непосредственно включился в жизнь целого ряда народов, объединённых в Царстве стран, с которыми прежде имел в основном косвенные контакты. Теперь Египет населяло ещё большее число выходцев из Азии: евреев, арамеев, финикийцев, вавилонян, моавитян, персов, мидийцев, хорезмийцев, обитателей далёкой Индии, которые приносили с собой свои обычаи, верования. Египтяне же, по той или иной причине покидавшие родину, всё сильнее приобщались к культуре тех стран, где они оседали, меняли имена, начинали жить новой жизнью, но сохраняли своё этническое самоназвание.
С саисского периода официальным письменным языком в Египте становится наследник новоегипетского языка – демотический. Возникнув в переломный момент истории страны под влиянием бурного развития торговых контактов, этот язык в период персидского господства активно включает в свою лексику слова из армейского языка, распространённого тогда в западной части Персидской державы.
Персы не преследовали цель изменить язык Египта и специфику его культуры и ради упрочения здесь своего господства вынуждены были считаться с местными традициями. Дарий I в угоду этим традициям изображался порой в египетском военном облачении. Камбиз был посвящён в мистерии Нейт и, как саисские цари, носил титул «сын Ра, подобие Нейт», поддерживая таким образом, не без влияния египетского жречества, идею непрерывности фараоновского владычества. Персидские цари на первых порах возводили храмы древним богам Египта. При Дарии I на стенах храма Амона в Великом оазисе (Эль-Харге) был записан один из гимнов этому богу, где он воспевается как божество, тождественное природе («Ты – небо, ты – земля, ты – преисподняя, ты – вода, ты – воздух, пребывающий меж нами).
В период персидского владычества получает дальнейшее развитие демотическая литература. При Дарии I, была записана «Повесть Петеисе III». Это произведение-хроника – как бы невольное свидетельство духовной деградации египетского жречества в позднеегипетский период, ибо в центре внимания его – преступные интриги священнослужителей, борющихся за обладание жреческим саном, сулящим немалый доход.
Расцвет демотической литературы приходится на VII – II вв. до н. э., но она продолжает свою жизнь вплоть до римского завоевания, отражая основные черты культуры этой эпохи: углубление нравственных исканий и в то же время усиление тяги к магическому знанию («Сказания о Сатни-Хемуасе», «Царская книга» – папирус Инсингер), всё более обостряющийся интерес к древности, идеализированному прошлому и воздействию культур иных народов («Сказание о Петубасте», «Демотическая хроника», «Рассказ о Бокхорисе и агнце» и др.). Эти произведения, выходящие за временные рамки самостоятельного существования египетской цивилизации, – завершающий этап древнеегипетской литературы, питаемой историческими реалиями уходящего в прошлое Египта фараонов.
Богиня Нут в обрамлении знаков зодиака. Саркофаг Сотера из Эль-Курие. II в. н. э.
Поздний Египет живёт лихорадочной жизнью: постоянные смены династий, от упадка и развала – к новым взлётам, кажущемуся возрождению. Нестабильность, ожидание прихода завоевателей, смут между владельцами распадающегося на отдельные области государства вызвали волну небывалого увлечения чудесами, оракулами богов, привели к усилению апокалипсических настроений. В это время уже не ведётся грандиозное храмовое строительство. В литературе развиваются в основном сложившиеся жанры, в искусстве за образец берутся устоявшиеся художественные приёмы.
Было бы, однако неверно оценивать позднеегипетскую эпоху только как время эпигонства², эклектизма и постепенно усиливающейся архаизации культуры. Пропилеи храма на о-ве Филэ и карнакский пилон Нектанеба (XXX династия), скульптурные портреты из тёмно-зелёного камня саисского периода, гимны богам, по силе поэзии временами напоминающие библейские псалмы, появление таких литературных текстов, как «Наставление Ани своему сыну Хонсухотепу» (XXI династия) или «Поучение Аменемопе» (XXII – XXVI династии), отразивших несравненно более высокий уровень этических представлений египтян, чем древние произведения подобного жанра, усиление в сфере религии космического дуализма и дуализма этического под влиянием «великого ужаса» иноземного гнёта, возрастание роли культа Осириса и богов его круга – всё это свидетельствует о далеко неисчерпанных возможностях египетской культуры. Даже в пору своего угасания она продолжала быть живительным источником для культур других народов, в глазах которых Египет по-прежнему оставался страной тайной премудрости, глубокого мистического опыта и бесценных знаний.
Не случайно так много соответствий находят между «Поучением Аменемопе» и «Книгой Притчей Соломоновых». И сколь многозначны слова, донесшие в «Деяниях апостолов» эхо ветхозаветной традиции: «И научен был Моисей всей мудрости Египетской, и был силён в словах и делах». Египетская дидактика и мистика, религиозная поэзия, сложившиеся словесные формы могли служить ветхозаветной литературе образцом для соотнесения с собственными этическими и религиозными представлениями и способами их литературной фиксации.
Особое значение для соседних с Египтом народов имела египетская медицина. Её достижения, прежде всего в области хирургии, ценились при дворах иноземных владык, и слава египетских лекарей, подобных «великому врачевателю» Уджахорресенту, жрецу богини Нейт, доверенному лицу персидских царей, надолго пережила их самих. В средневековых арабских и европейских медицинских текстах содержится немало рецептов, заимствованных из египетских медицинских папирусов и магических текстов.
Ещё задолго до того, как взошла заря античной цивилизации, в Египте были накоплены важнейшие практические знания в области математики и астрономии (определение площади круга, объёма усечённой пирамиды, площади поверхности полушария, солнечный календарь, деление суток на 24 часа, знаки зодиака и др.). Культурное наследие Египта продолжало жить в юлианском календаре и, быть может, в «Геометрии» Герона, в исследованиях дробей у греческих математиков и в задаче на решение арифметической прогрессии у армянского математика VII в. н. э. Анания Ширакского.
Египетские нормы права и государственного управления в той или иной мере были усвоены напатско-мероитскими царями, державой Ахеменидов и эллинистическими монархиями, Аршакидами и Сасанидами, римлянами и Византией, народами христианского Востока, Русью.
Сокровища египетской мысли – научной, практической и мистической – оказались притягательным источником, для видных греческих учёных, философов, государственных деятелей, которые посещали Египет, чтобы приобщиться к этим знаниям и сделать их достоянием своей культуры. Согласно античной традиции, в Египте побывали Солон, Пифагор, Гекатей Милетский. Плутарх сообщает, что «Эвдокс учился у Ксенофона из Мемфиса, Солон – у Сонтиха из Саиса, Пифагор – у гелиополита Ойнуфея. Особенно, кажется, этот последний, восхитительный и восхищавшийся жрецами, подражал их таинственной символике, облекая учение в иносказание».
Египетское искусство с его характерной монументальной архитектурой и статичной скульптурой явилось образцом для подражания ещё в более глубокой древности и было переосмыслено в крито-микенский культуре (III – II тыс. до н. э.), носившей также следы египетского влияния в области ювелирного мастерства, в сюжетах фресковой и вазовой живописи, в религии и письме. Отдельные черты египетской культуры прослеживаются в искусстве Ближнего Востока во II тыс. до н. э. у народов Сирии, Финикии, у хеттов, ассирийцев и др. Традиция египетской культуры погребальной маски в сочетании с традициями эллинистического искусства вызвала к жизни такое удивительное явление, как фаюмский портрет. Египетский скульптурный портрет, пейзаж, пирамидальная гробница, обелиск и другие элементы архитектуры, львы и сфинксы были восприняты античным искусством, а через него – европейским, особенно в пору увлечения экзотикой и мистикой Востока.
Древнейшая родина дидактики и мессианских сочинений, любимых египтянами, колыбель басни и исторической повести, сказки и любовной лирики. Египет не мог не питать литературу соседних народов. По словам французского учёного Ж. -Ф. Шампольона, «Европа, получившая от Древнего Египта начатки науки и искусства, обязана ему ещё одним благодеянием – алфавитным письмом». Египет не только оказал влияние на финикийское письмо и через него – на европейскую письменную систему, письмо синайское и на становление древнейшего алфавита в Африке (мероитское письмо), но и внёс определённую лепту в словарный запас соседних народов. Некоторые слова из египетского через греческий, коптский проникли в словари европейские.
* * *
Развитию культуры Египта не был положен предел при греко-македонском владычестве. Соприкоснувшись с иной цивилизацией, она пережила новый своеобразный расцвет, будучи уже частью общей эллинистической культуры. Завоеватели восприняли египетскую идею сакрального царства, поклонялись священным быкам и овцам, строили храмы египетским богам, соперничавшие по всей монументальности с постройками эпохи пирамид и Нового царства.
Но дни египетской языческой культуры были уже сочтены, несмотря на всё её стремление отстоять свои позиции. Угасающая древность словно торопится завершить свои «мемуары»: стены храмов Птолемеевского Египта становятся настоящими неисчерпаемыми архивами накопленных знаний, множатся справочники, подобные энциклопедиям. И, как завещание грядущим культурам, спешно переводятся на греческий язык египетские литературные и религиозно-мифологические тексты.
Египетская история в греческом словесном обличье продолжает жить в сочинениях Манефона, дух независимости и вера в приход царя-мессии – избавителя от бед иноземного ига (традиционный образ египетских пророчеств) – с новой силой возрождаются в «Апологии горшёчника перед царём Аменофисом о будущей судьбе Египта». Египетская религия с её идеей бессмертия покоряет греко-римский мир, изверившийся в собственных земных и небесных владыках.
Коптские кресты. Надгробный камень. IV в. н. э.
«Град у моря» – Александрия, скорая гибель которого предрекается в «Апологии», ещё шлёт своих посланцев, несущих культ Исиды и богов её круга за пределы Египта, и на улицах Рима устраиваются в честь «владычицы мира» пышные празднества. Но пройдёт немного времени, и средоточие греко-египетской культуры, позднеантичной философии, литературы и науки, великий город, где впервые соединились судьбы Востока и Запада, станет свидетелем торжества христианства и превратится в важнейший центр христианского богословия и миссионерской деятельности. На смену Деметрию Фалерскому, основателю Александрийского мусейона, греко-иудейским богословам Филону Александрийскому и Аристоболу, гностикам Валентину и Василиду придут страстные проповедники новой веры: Павел Фивейский, первый отшельник Верхней Фиваиды, и Антоний – основатель пустынножительного монашества, великий аскет Макарий и Пахомий – родоначальник «киновитского» (общежительного) монашества, Афанасий Александрийский, Шенуте, архиепископ Кирилл, Климент Александрийский. Египетский мистицизм, многовековая отточенность культуры религиозного текста получат вторую жизнь, преобразившись в александрийской символической школе богословия, в монофизитстве коптов. И не уходят ли идеи христианского монашества и пустынножительства, впервые рождённые в Египте, своими сокровенными корнями в древнюю веру египтян в посмертное преображение, «просветление» в пустынях Запада и в то, что земная жизнь – это только сон? И «нигде, – согласно Евсевию Кесарийскому, – слова евангельского учения, ни над кем не явили силы, как в Египте», ибо там за тысячи лет до первых христиан напряжённо переживали великую тайну преодоления смерти.
Египет Древний с его богатой сказочной литературой, изобилующей чудесами, вновь оживёт в памятниках коптской агиографии³. Египетская магия, так и не покорившаяся этическому началу и всегда оттеснявшая его на второй план в культуре языческой, проникнет в гностические сочинения, в коптскую и эфиопскую апокрифическую литературу. Египет Древний будет жить в крови коптов, в их языке и быте, в литургических песнопениях, иконографии. Египет древнехристианский неожиданно возродится в наше время в коптской практике пустынножительства и аскезы, в воссоздании древних монастырей Нитрийской долины и Западной пустыни… Культура Египта Древнего едва уловимой нитью вплетётся в последующую культуру Египта исламского, и её наследие доживёт до сего дня в отдельных чертах быта и верований феллаха-мусульманина. Культура фараоновского Египта, связь с которой поначалу отвергалась и христианами и мусульманами, ныне рассматривается всеми египтянами как неотъемлемая часть их исторической и духовной традиции.
¹Навкра́тис (Навкра́тида, Навкрати́я, греч. Ναύκρατις от ναυκρατέω — «одерживать победу на море») — древнегреческая колония на западе дельты Нила, на его Канопском рукаве около современных поселений Ком-Гиейф, Эль-Нибейра и Эль-Никраш. По сведениям Геродота[1], город был основан при фараоне XXVI династии Амасисе и первоначально был единственным портом в Египте для иностранцев. Как указывает Страбон[2], город основали выходцы из Милета при фараоне Псамметихе той же династии. По археологическим данным греческое поселение существовало на этом месте с середины VII века до н.э. и первыми поселенцами были коринфяне.
В эллинистическую эпоху Навкратис был одним из трёх городов Египта, имевших права полиса с городским самоуправлением, однако он потерял свое торговое значение, уступив место Александрии. Из Навкратиса происходят лексикограф II в. Юлий Поллукс (Полидевк) и писатель конца II — начала III в. Афиней, которому принадлежит последнее упоминание о Навкратисе в книге «Пир мудрецов» (XIII. 596, XV. 676).
Первые раскопки на месте Навкратиса проводились в 1884-85 гг. под руководством Ф. Питри[3]. В дальнейшем они велись также в 1903 и 1977—1983 гг.[4]. В результате были найдены остатки нескольких храмов и гончарных мастерских.
²Эпигонство (от греч. epigonos-рожденный после) — механическое подражание запоздалых последователей какой-либо художественной школы, направления методам и идеям своих предшественников в изменившейся и более не оправдывающей эти творческие принципы обстановке. Чаще всего распространение эпигонства приходится на периоды культурного застоя, являющиеся следствием общего идеологического кризиса тех или иных общественных классов. Показательным примером в этом отношении может служить творчество современных буржуазных формалистов и натуралистов всех мастей, доведших до абсурда творческие принципы различного рода мистических и формалистических течений в буржуазном искусстве конца XIX и начала в.[нейтральность?][2]
³Агиогра́фия (от греч. ἅγιος — святой; γράφω — пишу) — изучение жития святых, богословских и историко-церковных аспектов святости. Жития святых могут изучаться с историко-богословской, исторической, социально-культурной и литературной точек зрения. С историко-богословской точки зрения жития святых изучаются как источник для реконструкции богословских воззрений эпохи создания жития, его автора и редакторов, их представлений о святости, спасении, обожении и т. д. В историческом плане жития при соответствующей историко-филологической критике выступают как источник по истории церкви, равно как и по гражданской истории. В социально-культурном аспекте жития дают возможность реконструировать характер духовности, социальные параметры религиозной жизни, религиозно-культурные представления общества. Жития, наконец, составляют едва ли не самую обширную часть христианской литературы, со своими закономерностями развития, эволюцией структурных и содержательных параметров и т. д., и в этом плане являются предметом литературно-филологического рассмотрения.
Источник: Древние цивилизации |