ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ «ЗАПИСКИ ОФИЦЕРА В ВОЗНЕСЕНСКОМ ПОХОДЕ 1837 ГОДА».

 (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Император Николай I на манёврах в Вознесенске. Огюст Раффе.

С самого вступления нашего в лагерь, жизнь наше текла однообразно. Каждый день служба, каждый день усталость, жар, пыль, холодная ночь и крепкий сон были начало и концом ежедневного существования. Наконец, 18-го числа по утру доходит до слуха нашего весть, что ночью приехал Государь и что в тот же день будет смотреть церемониальный марш всей здесь собранной кавалерии в полной парадной форме.

Всё пришло в движение: начали седлать лошадей, одеваться, и вот мы на плацу.

Действительно, вид такого огромного сбора кавалерии, бесчисленное множество копий, разноцветные флюгера, блестящие латы кирасир, богатый пёстрый наряд гусар, был восхитителен для глаз. Все войска были выстроены в четыре линии в полковых колонах. Пятую линию составляла артиллерия.

Наконец, музыка и громкое ура на правом фланге известили нас о прибытии Императора!.. И вот, наконец, показался и он, сопровождаемый огромною свитою и множеством иностранцев в разных более или менее странных мундирах. Лицо государя было весело. Объехав все линии и поздоровавшись со всеми полками, которые встречали и провожали его с громким ура, он поехал вперёд.

Прежде начала церемониального марша, Государю угодно было служить молебен. Штандарты со всех полков поехали к месту служения. Скомандовали на молитву, все войска сняли кивера и каски и служение началось. В продолжении всего молебна никто ни слезал с лошадей, кроме самого Государя, который молился, стоя, на коленях. Высокий образец покорности и смирения!..

Тот, которому нет на земле равного, тот, от которого зависит судьбы миллионов людей, пред лицем громады своих воинов, готовых по единому его мановению, по движению брови, смять, уничтожить и положить к стопам его целые царства и народы, отвергая величие, земной самодержец преклоняет колена пред величием небесного Вседержителя.

Но вот молебен кончился. Кивера надеты и войска подивизионно пошли мимо Государя. Смотр был на трёх аллюрах: собранной рысью, в галоп и, наконец, полной рысью колонами.

Прошед колонами, все войска пошли по лагерям, кроме нашего драгунского корпуса, который Государю угодно было видеть спешенным. Сначала скомандовали укоротить поводья с места марш, марш, и, когда колоны шли во весь карьер, скомандовали слезай! В одно мгновение спешились драгуны, штыки примкнуты к ружьям и стройные колоны пехоты пошли с музыкой и барабанным боем мимо Государя.

Этим кончился первый смотр. Драгунами Государь был особенно доволен.

Девятнадцатого числа ожидали мы приезда Государя в лагерь, однако он не был.

Двадцатого числа были большие манёвры, всей кавалерии. Надобно было видеть, с какою быстротою и искусством Государь двигал эти огромные массы, которым едва-ли когда ни будь сбирались подобные в одном месте.

Наш корпус был в резерве, но, когда дело дошло до нас, весь корпус, вытянувшись в одну линию, в густых колонах, пошёл вперёд рысью, имея впереди себя артиллерию. Потом скомандовали «марш! марш»! Пошли в карьер, «слезай»! И вот, спешились, пошли вперёд колонами; пропустив в интервалы артиллерию, которая была впереди, развернули фронт и батальный огонь закипел. Это было под самым Вознесенском. Действиями драгун кончились манёвры. Когда драгуны сели на лошадей, Государь подъезжал к нашим полкам и благодарил, называя молодцами. «Ради стараться, В. И. В.», было громким ответом драгун. «Что устали ребята?», милостиво спросил Государь. «Никак нет, В. И. В.», отвечали солдаты. «Ну что-ж делать, ласково возразил Государь, хоть и устали; я вас так редко вижу». Никогда ни случалось мне видеть Государя таким весёлым.

Когда полкам надо было возвращаться в лагерь, я остался в городе для получения с почты писем. Город Вознесенск, как говорят, до сих пор состоял из бедных мазанок. Теперь к смотру выстроили целые улицы одинаковых, небольших, выштукатуренных домиков довольно миловидной наружности, соединённых между собою также выштукатуренными оградами. Все эти домики воздвигнуты из земли, но в постройке совершенно получили вид каменного строения. Все они хорошо меблированы и снаружи выкрашены розовою, жёлтою, зелёною и белою краскою, что даёт Вознесенску вид красивого городка.

Среди города возвышается дворец Государя: двухэтажное, не огромное, но красивое здание. К нему с одной стороны примыкает, сад украшенный деревьями южных краёв. Пред фасадом дворца расстилается большая площадь, обсаженная кругом тополями.

На другой площади выстроен театр, с опрятною архитектурою, кажется из того-же материала, как и все здания Вознесенска. Проходя мимо его, я взошёл внутрь. В это время на сцене шла репетиция какого-то французского водевиля. Посмотрев и послушав куплетов, я вышел. Театр внутри отделан, по возможности, не дурно и со вкусом.

Получив с почты всё, что было мне нужно я, взяв извозчика, возвратился в лагерь.

Двадцать первого числа Государь изволил делать смотр одному нашему корпусу; была стрельба в мишени. Полки спешивались два раза, и Государь остался доволен. По окончании ученья, подзывал к себе всех дивизионных и эскадронных командиров, благодарил их и, наконец, сказал, что «пред вами (драгунами) не только неприятель, и сам чёрт не устоит». К несчастию, мне самому не удалось услышать слов Государя.

Сегодня день коронации. У нас был развод. После развода, все офицеры, кроме должностных, к которым принадлежу и я, поехали на развод в пехотный лагерь, где будет присутствовать Государь.

Теперь я сижу спокойно в моей палатке и пишу. На небе бродят серые тучки, вдали гремит гром, драгуны чистят оружие…

26 августа

Наскучив читать путешествие Дюмон –Дюрвиля, единственную книгу, которую удалось мне достать в лагере, я сел писать мой журнал; ведь надобно-же продолжать его.

Сухи, бесцветны впечатления лагеря, посреди степей и однообразной службы, но бывали и минуты какого-то патриотического удовольствия!

Вечером двадцать второго числа, часу в 10-м или позднее, я услышал шум и слово тревога, произнесённое близ моей палатки. Бросив книгу, которую в это время читал, я начал одеваться в форму, бегу на линейку, нахожу там уже многих офицеров совсем готовых… Но эта тревога была фальшивая и, кажется, произошла от ошибки.

Но на другой день, то е. 23 числа, по утру в 9 часов, была тревога действительная.

Нескольких минут было достаточно быть полку совершенно готову, и вот вся наша дивизия, соединясь на походе, пошла на рысях по направлению, где было слышно действие артиллерии.

Вёрст 16 или 17 шли мы по степи, но вот овраг, за оврагом заметно движение колон… Марш! Марш! и вот наши колоны спустились в овраг и с криком, «ура» взлетели на противоположную сторону.

Тут увидели мы Императора, окружённого свитою, который поздоровавшись с драгунами, изволил сам командовать, «приготовиться к пешему строю».

Снова марш – марш! И слезай!

Действиями спешенных драгун кончилось ученье; часу во втором мы возвратились к своим палаткам.

24 числа мы с полудня ожидали проезда мимо лагеря Императрицы, долженствовавшей в этот день прибыть в Вознесенск. Но она мимо лагеря ехать не изволила.

25-го был церемониальный марш.

В этот день, в первый раз, имели мы счастье видеть Императрицу, Великую Княжну Марию Николаевну и Великую Княгиню Елену Павловну, ездивших по всем линиям полков.

Церемониальный марш был удачен, да и самая погода благоприятствовала, не было слишком жарко. Драгунские полки Московский и Тверской, наименованы 1-й) полком Его Высочества Наследника, а 2-й) Его Высочества В. К. Михаила Павловича. Кирасирский Екатеринославский наименован полком Её Высочества В. Княжны Марии Николаевны. Австрийский Эрц-Герцог Иоанн наименован шефом Гренадерского сапёрного батальона.

Двадцать седьмое число было тоже предоставлено отдыху; но этот день, особенно для меня, памятен тем, что я имел счастье в первый раз вблизи видеть Великую Княжну Марию Николаевну.  Часу в седьмом пополудни крик дежурного унтер-офицера вызвал меня на линейку; гляжу на право… Вдоль по линии неслась коляска, запряженная четвернёю в ряд. Белый султан играл в воздухе, по движению на линейке вдоль всего лагеря, не трудно было догадаться, что это был Император. Но он был не один. С ним сидела юная Княжна и её очаровательные черты, её исполненный кротости небесный взор были усладительны для нас, загорелых обитателей лагеря. Привыкнув видеть одни только старые, или строгие лица начальников, и вдруг появление Великой Княжны, как ангела, хоть быстро промелькнувшего, но оставившего благодатное впечатление неба, было действительно отрадою, праздником души в Вознесенском лагере.

Лицо Императора было спокойно; счастье, гордость и любовь отца выражались на нём, когда, здороваясь приветливо с вышедшими на линейку, обращал свои взоры к дочери.

В этот день, по утру, проезжал также мимо лагеря Его Высочество Наследник. В первый раз мы видели его в драгунском мундире полка его имени.

28 числа было линейное ученье; а в вечеру ожидали посещения лагеря Великим Князем Михаилом Павловичем.

Вечер был прелестный; музыка играла во всех полках, и уже высоко взошёл месяц, осыпая лагерь полевыми лучами и осребряя вечерние туманы над Бугом, когда я возвратился в мою палатку.

29-го числа был отдых. Но в этот день назначен был штурм городка, построенного в 3-х верстах от Вознесенска на обширной равнине.

Городок этот при всей безотчётности архитектуры своих зданий имел вид турецкой крепости. Обнесённый валом, он будто по мановению волшебного жезла возник среди степей и невольно каждый раз, когда мы проходили в виду со смотра или с ученья, заставлял собою любоваться. Обман был совершенен.

Часов в 6 с половиною я, велев себе оседлать лошадь, поехал верхом в ту сторону, где слышались выстрелы артиллерии. От нашего лагеря городок при всей высоте своих фантастических зданий и башен виден не был, будучи заслонён отлогою возвышенностью. Задумавшись о чём-то, я ехал без дороги, не обращая никакого внимания на окружающие меня предметы… Пальба всё сильнее и громче доходила до моего слуха, я видел, как с батарей подымался дым и в ушах моих раздался визг. Этот визг был мне не знаком и потому заставил меня одуматься: гляжу на право, в три четверти версты от того места, где я ехал, виднелась цепь улан, которая была поставлена для предосторожности, что б кто по незнанию не подвергнул себя опасности под выстрелами.

Не понимаю, каким образом я не заметил её сначала и, поехав прямо от нашего лагеря на звук выстрелов, подъехал к городку сзади, так что те выстрелы, которые не попадали в настающую цель, а летели выше валов городка, пролетали мимо ушей моих или прыгали около меня. Заметив свою неосторожность, я дал лошади шпоры и понёсся к видимой мною на право цепи; чувство самосохранения, кажется очень извинительное в этом случае.

Подъехав к батареям, я увидел прелестную картину. Погода благоприятствовала; в воздухе было тихо; небо покрывалось облаками и лёгкий сумрак ложился на все предметы. Частые выстрелы, расположенной полукругом, всей находящейся при корпусах артиллерии беспрестанными взрывами доказывали меткость и искусство наших артиллеристов. Соколом ясным, окружённый многочисленною свитою, носился Император от батареи к батарее, но вот клубом поднялся чёрный дым и 10 000 ракет с оглушительным треском поднялись на воздух, здания городка запрыгали и зарево багровым покровом повисло на небе.

Этим кончилось действие артиллерии. Царская фамилия, присутствовавшая при этом зрелище в особом шатре, изволила возвратиться в Вознесенск по дороге, густо уставленной плошками.  

И я шажком поплёлся к моей палатке.

(Продолжение следует)